Творчество и бессонница.
Кафка страдал бессонницей с самой ранней молодости. В своих дневниках он произвел бесконечное количество записей о своих страданиях, связанных с ней. Однако, не смотря на всю пагубность этой болезни, Кафка никогда, по настоящему, с ней не боролся. На первый взгляд, это представляется удивительным. Известен случай, когда Кафка сознательно отказывался выпить валерьянки, оправдывая себя тем, что возникновение бессонницы может иметь сотни различных причин. Его поведение становится понятно после знакомства с некоторыми его высказываниями, в которых он говорит о неразрывной связи между бессонницей и творчеством. Кафка даже говорил, что если у него не было бы бессонных ночей, он бы вообще никогда не занимался литературой.
Скорее всего, как и большинство тонких душевных натур, Кафка в обыденной жизни не мог добиться той степени отрешенности, которая позволяла бы ему творить днем, и достигал этого состояния, только находясь на грани саморазрушения. Известно, что неясность и слабость ума после бессонный ночей, вызывала в Кафке отвращение к себе самому, его мучали бесконечные фантазии распада. В одной из таких фантазий, ему грезилось, что он лежит на земле «распростертый, нарезанный, как кусок мяса, и один из этих кусков медленно подвигает в угол собачья лапа». Кроме того, из-за бессонницы Кафка мучился постоянными головными болями, ощущения от них он сравнивал с «внутренней проказой». «Бессонница сплошная: измучен сновидениями, словно их выцарапывают на мне, как на неподдающемся материале»
Скорее всего, в основе бессонницы Кафки являлся отказ от сна, спровоцированный им самим. Зачастую бессонницу объясняют обыкновенным волнением, и это верно, но в случае Кафки отказ от сна представляет собой попытку отдалить минуту действий и поступков, которые вызывают неуверенность. Чем сильнее страх проснуться, не выспавшись, с плохим самочувствием, тем меньше шансов заснуть. В некотором смысле, бессонница «это невольная попытка заранее пережить неизбежную дневную опустошенность, ведь ночью подобное состояние психологически более вероятно, его нельзя назвать вялым бездельем или безответственностью, скорее — страданием.
Однако, являясь апофеозом неуверенности человека, бессонница в то же время может способствовать творческому процессу, отрешенности и вдохновению. Бессонница в этом случае становится средством обуздать сжигающую человека надежду, трансформировать ее в творческую отрешенность. Крайняя усталость и отчаяние заставляют изможденного человека принять отказ от тех целей, недостижимость которых его мучает. В некотором смысле, творческое просветление всегда есть наслаждение подобным отказом. Но что происходит с отверженными надеждами, могут ли они совершенно раствориться в отрешенности? С ощущением творческой силы должна появляться и надежда на признание, на благотворное изменение собственной жизни благодаря творческому успеху. Таким образом, надежда не исчезает, а лишь трансформируется.
