Подлинное искусство Кафки состоит в том, что читатель так долго выдерживает неопределенное, смутное колдовство, которое сочетается с неотвратимо четким воспоминанием о неких зрительных образах и событиях, поначалу кажущихся бессмысленными, и так решительно проникается этим колдовством, что впоследствии, на основе некоего опыта ему внезапно с покоряющей ясностью открывается истинное значение истории.
Когда Франц Кафка, немецкоязычный еврей из Праги, в сорок один год умер от чахотки — летом 1924 года, — его сочинения были известны лишь небольшому кругу писателей и еще меньшему кругу читателей. С тех пор его слава медленно, но неуклонно росла; в двадцатые годы он был уже одним из важнейших авторов авангарда в Германии и […]
Искусство — это прежде всего сознание зла, а не его компенсация. Непреклонность Кафки, его верность требованиям творчества, его верность требованиям зла избавили его от райских видений, в которых находят себе усладу столько слабых писателей, разочарованных жизнью. Предмет искусства — не фантазии или «конструкции». Но истину оно тоже не описывает: истина не может быть ни описана, […]
Своим взглядам в глубине души Кафка никогда не изменил, но его собственная страсть к искусству была с самого начала столь сильна и так долго казалась ему спасительной оттого, что изначально и по «вине отца» он оказался выброшен из мира и приговорен к одиночеству, в котором поэтому он не должен обвинять литературу, а, скорее, благодарить ее […]
Откуда такое доверие? Можно задать себе этот вопрос. И можно ответить, вспомнив, что Кафка принадлежит к такой традиции, в которой все самое высокое воплощено книгой, то есть письмом в высшем смысле , традиции, внутри которой экстатические опыты основывались на сопоставлении и перестановке букв и считающей, что мир букв, алфавита, есть подлинный мир блаженства . Писать […]
Яноуху, спросившему его. «Так поэзия близка к религии?», он ответил: «Этого я бы не сказал, но к молитве — наверняка» — и, противопоставляя литературу и поэзию, добавил: «Литература старается выставить вещи в приятном свете; поэзия обязана возвышать их до уровня истины, чистоты и непрерывности».
Если бы он не был настолько антисионистом в отношении себя самого (это говорится в чисто фигуральном смысле), если бы существовал только этот мир, перед рождением: если переселение душ существует, то я еще не достиг и самой низшей ступени; моя жизнь — это промедленье перед рождением». (24 января 1922 г.)
Необходимо сослаться на книгу Г. Шолема Великие течения иудейской мистики: «Ужасы изгнания повлияли на завоевавшую тогда огромную популярность каббалистическую доктрину метемпсихоза, настаивавшую на различных этапах изгнания души. Наиболее страшная участь, какая могла постигнуть душу, — гораздо более ужасная, чем адовы муки — это стать «отвергнутым» (или «обнаженным»): это состояние исключало не только возрождение, но даже […]