Пророчество грядущего ужаса

Мир Кафки — без сомнения, мир страшный. То, что он хуже кошмара, то, что по структуре он жутко адекватен той действительности, которую нам пришлось пережить, теперь мы, пожалуй, знаем лучше, чем двадцать лет назад. Самое замечательное в этом искусстве то, что оно и сегодня потрясает нас не меньше, чем тогда, что ужас рассказа «В исправительной колонии» не потерял своей непосредственности даже после реальности газовых камер.

Но если бы творчество Кафки было лишь пророчеством грядущего ужаса, это пророчество было бы таким же дешевым, как и все другие предсказания гибели, обрушивающиеся на нас с начала нашего столетия, а вернее, даже с последней трети девятнадцатого века. Шарль Пеги, который и сам, бывало, имел сомнительную честь числиться среди пророков, однажды заметил: «Детерминизм, если его вообще надо представлять, есть, возможно, не что иное, как закон остатков».

В этом кроется очень меткая правда. Поскольку жизнь и так неизбежно и естественно завершается смертью, конец ее всегда предопределен. Самый естественный путь — всегда путь гибели, и общество, которое слепо предается неизбежности законов, заключенных в нем самом, всегда может лишь погибать. Пророки — всегда провозвестники беды, поскольку предсказать катастрофу можно безошибочно.