Для этой взаимосвязи вещей довольно безразлично, верит ли одержимый неизбежностью человек в погибель или в прогресс. Будь прогресс действительно «неизбежным», действительно неотвратимым, надчеловеческим законом, в равной степени охватывающим все времена нашей истории, и окажись человечество пойманным в сеть этого закона, тогда нельзя было бы описать могущество и ход прогресса лучше и точнее, чем в следующих […]
Мир Кафки — без сомнения, мир страшный. То, что он хуже кошмара, то, что по структуре он жутко адекватен той действительности, которую нам пришлось пережить, теперь мы, пожалуй, знаем лучше, чем двадцать лет назад. Самое замечательное в этом искусстве то, что оно и сегодня потрясает нас не меньше, чем тогда, что ужас рассказа «В исправительной […]
Несмотря на страх жителей Деревни, которые каждую минуту ожидают, что с К. случится катастрофа, с ним в общем-то ничего не происходит. Правда, он и не добивается ничего, и лишь конец, известный со слов Кафки, предусматривал его смерть от измождения — то есть смерть вполне естественную.
С этого момента и проявляется инакость приезжего землемера К., который не является ни жителем Деревни, ни служащим Замка и потому стоит вне властных отношений окружающего его мира в их истинном значении. В своем отстаивании прав человека этот чужак оказывается единственным, кто еще имеет понятие о простой человеческой жизни.
Все это зависит от решений Замка, и трудности у К. начинаются, когда выясняется, что Замок раздает права лишь в виде милости или в качестве привилегий. А поскольку К. хочет прав, а не привилегий, хочет стать согражданином жителей Деревни и «держаться подальше от господ из Замка», он отвергает и то и другое — и милостивый дар, […]
Кафка действительно описывает общество, которое считает себя наместником Бога на земле, и изображает людей, рассматривающих законы такого общества как неподвластные человеку божественные заповеди. Злом мира, в плен которого попали герои Кафки, как раз и является обожествление этого мира, узурпация этим миром права представлять божественную необходимость.
Он знал, что, если человек однажды попадется в петли бюрократического аппарата, он обречен. Господство бюрократии привело к тому, что толкование закона стало инструментом беззакония, причем хроническая недееспособность толкователей закона компенсировалась бестолковым автоматизмом в низших звеньях служебной иерархии, на которые были переложены, по сути, все решения.
Функционирование коварной бюрократической машины, в которую безвинно затянуло героя, сопровождается, таким образом, внутренним развитием, вызванным чувством вины. В этом развитии герой «воспитывается», изменяется и формируется до тех пор, пока не вживется в навязанную ему роль и пока не начнет с грехом пополам подыгрывать миру неизбежности, несправедливости и лжи. Это его способ приспособиться к предлагаемым обстоятельствам.